Ослепительное зрелище о единстве и борьбе противоположностей – любви земной и духовнойРежиссёр-ветеран Петер Конвичный и его художник Иоханнес Лайакер поначалу наводняют сцену крылатыми людьми. Скромные чёрные, воронова крыла – на монахах, белые, поменьше, голубиные – на светских тусовщиках, красные – на маленьком Амуре, огромные, из страусиных перьев – на Таис. Но Конвичный любит быть учительствующим, назидательным: после безуспешной попытки праведного Атанаэля образумить похотливую куртизанку светские тусовщики, теперь уже без крыльев, на музыку знаменитого «Размышления» высыпают на сцену и снимают надоевшие крылья с только что совокупившихся монаха и блудницы, переводя тем самым действие в более символический план. Третий акт созерцательно движется на фоне пустого пространства, и поющая с изощрённой виртуозностью Николь Шевалье превращается, не меняя обличья, у нас на глазах в раскаявшуюся святую.Петер Конвичный всегда любил вправлять мозги публике. В «Гибели богов» в Штутгарте он в финальном монологе Брунгильды держал сцену пустой и являл на экране текст написанных Вагнером длинных ремарок. В Большом театре в «Летучем голландце» он устраивал финальный взрыв от руки Сенты, и завершающая музыка шла уже не из оркестра, а из «радио». В спектакле Театра ан дер Вин Николь Шевалье, прославившаяся как Виолетта в «Травиате» Бенедикта фон Петера, жившая на протяжении всего спектакля в строгом и страшном одиночестве на сцене, демонстрирует свое актерское мастерство тем, что превращается из весьма разбитной и вульгарной торговки телом в стыдливую и стеснительную барышню, не снимая блескучего вечериночного платья, прячась под заурядным плащиком. Остальные больше функции, чем люди.…